Канн застал его в пути. При первых же проблесках зари путник остановился и принялся с величайшим вниманием озирать окрестные скалы. Свет разгорался, а Илча вертел головой, опасаясь упустить мгновение, когда в каменном лабиринте мелькнет знакомое очертание. Он сжимал в кулаке затертый кусочек пергамента с остатками картинок, собственноручно начертанных стихотворцем, но сверяться с ним пока не приходилось — ничего похожего вокруг. Канн величественно выплывал из–за громады Бешискура, осталось совсем немного.
Илча вновь принялся проклинать судьбу и чуть не пропустил ожидаемый знак. Дрожащими руками он расправил пергамент и восхищенно выдохнул, не веря глазам. Драконий Коготь прямо перед ним. Могло ли это быть ошибкой, наваждением? Правда Коготь, или мерещится?
Он бросился вперед по бездорожью, пренебрегая опасностью. И только пребольно грохнувшись с небольшого обрыва, опомнился. Не хватало в миг торжества сподобиться участи того бедняги, чьи немногие останки он повидал в ущелье. Самому Илче повезло. Ссадил немного щеку да плечо, исцарапался в колючей поросли, зато кусты сохранили в целости и ноги–руки, и все остальное.
В обманном свете утреннего Канна Драконий Коготь показался недалеким, а добираться пришлось целый день. Обходить, возвращаться, приближаться и снова возвращаться. Беспокойство, и без того снедавшее Илчу, опять разгорелось с неистовой силой, заставляя спотыкаться, падать на ровных местах и совершать рискованные прыжки. Точно кто–то нарочно водил его по этим проклятым скалам!
Уже ближе к вечеру, основательно обессиленный, он отыскал проход к подножию Когтя. И то не с первого раза. Он тыкался в это место трижды, пока не набрел на щель между скалами. А стихотворец, помнится, рассказывал, что найти ее легче легкого…
Илча вновь прибавил ходу. Он долго метался, разыскивая вход в пещеру. Ничего похожего. Неисчислимое множество раз терял надежду и уже смотреть не мог на камни, глухие к его страданиям.
— Неужели я зря сюда пришел! — возопил он к исчезающему в скалах Канну, Нимоа, Драконам, но более всего к ушедшему Ветру. — Я шел так долго! Я полжизни потратил, чтоб сюда дойти! Дракон, если ты правда есть, открой! По совести тебя прошу! Ну, хочешь, на коленях попрошу!
Вокруг ничего не изменилось.
Илча, кусая губы, вновь побрел сквозь лабиринт. Собственное бессилие терзало его. Совсем как тогда, в Вальвире, два срока назад, когда осенним холодным вечером он брел по улицам, не зная куда податься. Тогда тоже казалось, что все напрасно и жизнь на том закончена.
Стихотворец на самом деле здесь побывал, иначе откуда бы тогда взялись и пещерка, и ущелье, и все остальное, описанное с невероятной точностью, точно Ветер только вчера вернулся с Бешискура. Он точно здесь хаживал. А дальше? Присочинил все остальное? Придумал еще одну историю, которой вовсе не было? Или принял свой сон в Ленивых Скалах за явь? А если так, то никакой пещеры нет, и Дракона тоже… И Жемчужин.
Почему Нимоа так суров? Едва поймаешь удачу за хвост — она тут же обращается зыбью, обманом.
С того времени, как море накрыло Бреши и погиб отец, все пошло наперекосяк. Как будто волны до сих пор играют Илчей, как будто им все мало. Ну, оставили бы его при Ветре, так нет же, в Тарезу занесли, в ту проклятую школу, и бросили там пропадать! И где только его с тех пор не таскало. И хорошо бы опять со стихотворцем свело, так нет же, к Серому потянуло с его Драконьими слугами, двар их забери! Ему вовек не забыть страшную ночь на башне. И сейчас волосы шевелятся. Но даже это можно было перетерпеть ради встречи со старым другом, только бы не уходить, не оставаться снова одному на целом свете, но волны опять потащили их в разные стороны. Сначала Илча прятался непонятно от чего и зачем, потом решительно двинулся по следам стихотворца, силясь наверстать упущенное время, и внезапно надолго задержался в Бельсте. И все потому, что его поманила оседлая жизнь. А по правде сказать, он просто сердцем прикипел к Эрин.
Да, было ради чего остаться. Ради чего встрять в делишки ее братца, а потом бежать со всех ног из города, оставляя самое дорогое и обещая возвратиться вскорости. И ведь вернулся, хоть его раз пять могли бы повязать. И застал пустой дом. Никаких следов, ничего, ни единого намека, ни слова, ни знака, нацарапанного на стене, ни кусочка пергамента в тайнике. Любила ли она его? Должно быть, нет. Все они врут. Танит, Эрин, потом Лиа.
Только Итле, витамка, любила его по–честному, но на беду, сам Илча подле нее не оттаял сердцем. Просто устал он от погони за удачей, от бесконечных дорог из ниоткуда в никуда, от людей, что всегда отворачиваются прочь, словно перед ними пустота, а не человек живой. Вот и осел вместе с Итле в малюсеньком городишке недалеко от приграничья. Честно хозяйствовал в крохотной пекарне, оставшейся ей от отца, даже хлеб худо–бедно выучился печь — все–таки ремесло, честно терпел несносных чад хозяйки. А те в свою очередь не выносили самого Илчу, однако побаивались, потому открыто не пакостили. Он становился все более хмурым и неразговорчивым, все больше пропадал в окрестных деревеньках, добывал для пекарни самую дешевую муку и масло в округе и лишь кривился в ответ на сердечные похвалы Итле. Так устал за год, как не уставал за всю жизнь, беспрестанно носившую его по самым разным задворкам. Каждый раз он с тоской поворачивал к неродному дому, борясь с желанием никогда туда не возвращаться.
А потом прошел слух, что Вольный Ветер недавно побывал в Тансуе, недалеко от этих мест. Памятный город, и случай там когда–то вышел памятный: поколотили их обоих камнями из–за какого–то богатея, которому поперек горла встали выдумки стихотворца. Илча больше не колебался. Со времени вальвирской истории уже лет семь минуло, почти полтора срока, но Ветер наверняка будет рад ему, говорило сердце.
Итле всю ночь проплакала: то проклятья выкрикивала, то на шею бросалась, потом только всхлипывала, потеряв последнюю надежду. Он выбрал для ухода тот самый предрассветный час, когда женщина забылась тяжелым сном, и больше никогда не возвращался в маленький городишко. Он не застал Ветра в Тансуе, однако кинулся по его следам и вскоре нагнал в крошечной деревушке, названия которой уже не мог припомнить.
Сердце не подвело: Ветер обрадовался, сам же Илча — гораздо больше. Казалось, многие годы спустя все, наконец, пошло, как должно. Они странствовали, как в доброе старое время, оставляя за спиной бесконечные дороги, только теперь все больше двигались с обозами — годы брали свое, время гналось за непослушным стихотворцем по пятам. Теперь он подолгу оставался в одном месте, подолгу отдыхал от своих представлений, но стоило ему встать перед толпой и набрать полную грудь воздуха — и чародейский голос снова завораживал, а слова сплетались в чудесные истории, от которых все так же хотелось смеяться и плакать. Ветер не утерял ни капли своих чародейских сил, а вот человеческие были на исходе. Илча появился вовремя и тут же стал неотлучным, незаменимым. Заботился, разузнавал, устраивал все дела, пересчитывал заработанные деньги, и был счастлив, в первый раз в этой проклятой жизни. До того дня, как появился он.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
